Израильский музыкант датско-американско-венской выучки обезоружил Казань нормальностью и виртуозностью
Открывая очередной сезон, Александр Сладковский представил публике всемирно известного скрипача Николая Цнайдера. Побывав вчера в ГБКЗ им. Сайдашева на концерте, состоявшем сплошь из произведений Иоганнеса Брамса, музыкальный критик «БИЗНЕС Online» Елена Черемных сделала вывод, что союз демонстрировавшего европейский уровень главного оркестра РТ с мировой топ-звездой оказался романтичным — и по букве, и по духу.
Союз демонстрировавшего европейский уровень оркестра с мировой топ-звездой оказался романтичным и по букве, и по духу
«ПРАВАЯ РУКА – ЭТО ЖЕ БОЖЕСТВО!»
Пригласить в Казань Николая Цнайдера было давней мечтой Александра Сладковского . На пресс-конференции, посвященной открытию своего седьмого с ГСО РТ сезона, худрук и главный дирижер оркестра рассказал, что добился согласия скрипача чуть ли не в кабинете у Гергиева ( дело в том, что в Мариинском театре Цнайдер практикует «главным приглашенным дирижером» — прим. ред .). Какими бы ни были реалии приглашения, 42-летний израильский музыкант датско-американско-венской выучки обезоружил Казань своей показательной нормальностью, непоказной виртуозностью и – едва ли не более всего – таким грациозно-отточенным и в то же время непосредственным исполнением Скрипичного концерта Брамса, что совершенно оторвал заигранное на конкурсах сочинение от спортивных показателей и любого намека на состязательность и атлетизм.
В игре Цнайдера, кроме роскошно-несовременного звучания его «гварнери» (раритетный инструмент 1741 года ранее принадлежал гениальному Фрицу Крейслеру ) вызывает изумление манера. Спелые, смелые, ослепительно-яркие струнные краски солист извлекает словно даже не вполне серьезно: настолько экономна амплитуда движений его правой руки (со смычком), устойчив корпус во время игры и спокойно выражение лица. Флажолеты, сложнейшие октавы, гроздья скрипичных аккордов, вырастая словно не из телесных усилий, а из воздуха, выписывают разнокалиберные пируэты с оркестровыми группами, погружаются и снова выныривают из-под струнных или духовых каскадов. При невероятном фактурном многообразии скрипки удивляла какая-то пьянящая легкость симфонической формы в по-брамсовски неспешном движении концертного времени. Впечатление, что одно из самых популярных сочинений скрипичной литературы прямо на наших глазах реинкарнируется в некую живую импровизацию, совершенно не отменяло эталонной «старорежимности», за которую Цнайдер ценим со времен своей победы на Конкурсе Королевы Елизаветы в Брюсселе (1997 г.).
Школа, полученная Цнайдером в Датской академии музыки, в Вене (у когда-то советского подданного Бориса Кушнира ), а также в Джульярдской школе музыки (Нью-Йорк), ныне оформилась у него в тот тип искусства, где техническая добротность неотделима от артистичного перфекционизма, а обаяние сиюминутности работает на нетривиально здоровый образ романтического скрипача. В благодарность за овации казанской публике был подарен бис, предваренный микро-объяснением Цнайдера: «Я знаю по-русски всего три слова: „Бис, спасибо и Бах“. Слушая Andante из Второй сонаты a-moll для скрипки соло легко было убедиться в том, насколько творчески музыкант развивает идею своего венского педагога, шесть лет назад в интервью автору данной рецензии сказавшему: „Правая рука – это же божество! Чудо природы!“ Если бы в списке учеников Кушнира не было еще одной уникальной скрипачки – Патриции Копачинской , единственной „моделью“ для вышеприведенной фразы можно было бы счесть вчерашнего — высокого во всех смыслах – гостя.
От ритма литавр до измененной темы бетховенской «Оды к радости» Сладковский провел оркестр в фарватере той традиции, где мощь звука не оборачивается срывом, а сила лирики — сантиментом
„ОТ МРАКА К СВЕТУ“
Сыгранная в начале концерта „Трагическая увертюра“ Брамса представила ГСО РТ в откровенно непротокольном формате. Далекая от простодушия конструкция Увертюры с полифонической воронкой в самом центре (и это вместо праздничной атмосферы открытия сезона!) выглядела, скорее уж, заявкой на стратегически важное Сладковскому подключение „татарских симфоников“ к высоким европейским опытам. Во втором отделении эту догадку подтвердила и Первая симфония Брамса, после недавнего казанского опен-эйра с музыкой венских оперетт, предъявляемая следующей целью важного для ГСО австро-немецкого романтического вектора.
От ритма литавр (в начале симфонии) до измененной темы бетховенской „Оды к радости“ (в финале) Сладковский провел оркестр в фарватере той традиции, где мощь звука не оборачивается срывом, а сила лирики — сантиментом. В массивном классическом „фасаде“, не суетясь, но и не зависая, дирижер находил „точки шевеления“ и доказательно оживлял силуэты прошлого. Было ясно, что могучую музыкальную генетику Первой симфонии Брамса обеспечивают баховские хоралы меди и бетховенские „удары судьбы“. Взвешенно и в то же время будто спонтанно Сладковский концентрировался на строгом и сложном; выделяя красивое, не разжижал мимолетного; ретушируя главное, не упускал периферийного. Доверием и вниманием к авторскому тексту маэстро заставил чувствовать себя, скорее, современником Брамса, нежели нашим современником. Примерно тем же качеством несколько лет назад удивлял Москву немецкий дирижер Кристиан Тилеманн , под чьим управлением „Венские филармоники“ исполняли в зале Чайковского все симфонии Бетховена.
После столь серьезного испытания романтизмом (через которое наравне с казанскими меломанами прошел и сидевший в ложе Цнайдер) Сладковский одарил двумя бисами. Первый и Пятый „Венгерские танцы“ Брамса, отработанные ГСО РТ до соответствия цирковому трюку – с невероятными переключениями динамики и с паузами, в которые ритмично хлопающая публика попадала, будто в ловушку – стали тем самым „маслом в огонь“, после которого люди расходились по домам расчувствовавшимися и бесконечно довольными, что у них есть такой оркестр и такой дирижер. Вывод в некотором роде вполне романтический.
Елена Черемных Фото: Ирина Ерохина